| На Урал. Зимой. | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| (версия для распечатки, к полной версии) | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Вместо предисловия: | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Точнее, конечно, на Каму, а не на Урал. В планах есть город Чусовой, но с большей вероятностью мне не удастся туда попасть. И в Менделеево не собирался… Планы поездки были у меня с лета прошлого года. Но тогда сбыться им не случилось. К тому же, на эту поездку был запланирован мой первый авиаперелёт. | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Текст: | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Часть первая. Начало. Поездка в Пермь начиналась не совсем обычно. Точнее, совсем необычно. Не было традиционного «Дом — метро (или электричка) — вокзал — вагон». Товарищ изъявил желание подвезти меня до вокзала. Такая поддержка была весьма ценной: за свойственной мне суховатой формулировкой «обкатка авиации для использования в дальнейших поездках» скрывался тот факт, что я собирался впервые в жизни полететь на самолёте. А вокзалы «Шереметьево» заслуженно делят лавры самых неудобных аэропортов столицы. Но это потом. Около 22:00 (Москвы) мы ползли в заторе, который начинался с Ярославки и грозил не закончиться даже «трассой Е-95» (хоть этот индекс, на самом деле, и имеют вся сеть «европейских» трасс западной части Подмосковья). Опыт работы на маршрутах Долгопрудненского ПАТП во время экспериментов там с турникетами подсказал мне альтернативную дорогу, которая и была избрана, едва мы доползли до Дмитровки. В Шереметьеве-1 распрощались. Я двинулся к зданию аэропорта, товарищ же отправился бороздить запоздалые МКАДовские пробки, оставив последние надежды вернуться домой в разумное время. На удивление недолго поплутав, я нашёл нужный вход. Выполнил указания контролёра: рюкзак, куртка, ремень и мобильный в пластмассовом корыте и ботинки в другом корыте — поехали по ленте во чрево неуклюжего агрегата, напомнившего поточную посудомойку, у которой приходилось стоять во время школьных дежурств по столовой. Всё остальное двинулось в бахилах через рамку. Предполётный досмотр прошёл без проблем. Следующий этап — регистрация. Стойку регистрации я уже видел в авиатерминале на Киевском вокзале. Надо сдать багаж, получить посадочный талон с номером места. Первый пункт отменяется: весь мой скарб вместе с рюкзаком весил чуть больше 5 кило и неплохо прикидывался ручной кладью. Килограмм на фотик с объективами можно вычеркнуть. Надпись «Seat 21a» в талоне напомнила театр: там буквами обозначают откидные места в проходе…
Тем временем люди выстроились в очередь к выходу: началась посадка. За стойкой у двери женщина в форме отрывала большую часть каждого посадочного талона и пропускала дальше. За дверью лестница вела пассажиров вниз — на запертое остеклённое крыльцо. У крыльца уже стоял тот самый «светлячок» с 8 дверьми. Сотрудница авиакомпании прошла к водителю, о чём-то с ним договорилась. Двери автобуса открылись — она следом распахнула двери крыльца. В автобус, видимо, поместились все пассажиры нашего самолёта: примерно так же загружен вагон московского метро около 9 утра. Мы поехали. Придерживаясь какой-то разметки, водитель привёз нас к самолёту. Несколько поездок на «МАКС» прошли для меня не совсем впустую: внешний вид авиасудна подсказал, что передо мной вовсе не Boeing 737-500, о котором говорилось в описании рейса, но идентифицировать машину сразу я не смог. Ветер, который разгуливался на огромной площади, загонял в салон лучше любого стюарда. А бортпроводники просили уже вошедших быстрее занимать места и не замораживать стоящих у трапа. Часть вторая. Репортаж с крыла. Расследование показало, что попал я в ТУ-154М, такой же, как с соседнего пути отправлялся то ли в Иркутск, то ли в Уфу («Привычка — вторая натура». А.С. Пушкин). В салоне эконом-класса обнаружилось около 30 рядов по 6 мест в каждом. Почти как в автобусе. Моё место было в 21-м ряду, первое от левого борта. То бишь, у иллюминатора. К тому же, прямо на крыле. Ряды были тесно сдвинуты. Рюкзак в отсек для ручной клади, похожий на перевёрнутую советскую хлебницу-сундучок, не поместился, и его пришлось взять в ноги. Взамен в «хлебницу» отправилась куртка. Взлёт немного задержался. Стюардессы и стюард, похожий на какого-то актёра, рассказали о правилах безопасности. Объявили время полёта — 2:40. В расписании было 2:35 — опять нестыковка? Рейс, вроде, тот… По закону жанра, на связь с пассажирами вышел командир экипажа… Видно, только в фильмах в летящем самолёте тихо. И, может, в салоне, который ближе к пилотам. У нас шумовой фон от двигателей вполне походил на ощущения в моторном вагоне дизель-поезда или в каком-нибудь ЛиАЗе постарше. В этом мнении я окончательно укрепился, как только началась рулёжка. Где-то час десять по Москве. Мы на взлётной полосе. Горит только дежурное освещение и таблички «Пристегните ремни», «Выход», «Не курить» — так положено. Двигатели разгоняются, самолёт стоит на месте. К ним добавляется гул вентиляции. 1, 2, 5, 10… Секунд, а не рублей. Тормоза отпущены. Разбег. За окном проплывает известное здание Шереметьево-2. Самолёт резко задирает нос, как на «американских горках». Только быстрее. Чувства тела изменяются — от небольшой перегрузки или от изменения атмосферы — непонятно. Пейзаж за окном уходит вниз и сливается в рыжие искривлённые линии и большие чёрные пятна: конечно, мы отвернули, и под нами не Москва, а Красногорск, Сходня или уже Долгопрудный. Поднимаемся над облаками — исчезают последние ориентиры, но тело всё равно чувствует полёт: вот мы набираем высоту, вот летим горизонтально, вот нос снова задирается… Включают яркий свет. Взлетели. Весь полёт я просидел на месте: хотелось, конечно, посмотреть, что у самолёта внутри, но неохота было тревожить тех двоих, что сидели рядом: в узком пространстве между креслами им и так ноги деть некуда. Пассажиров угостили стаканчиком сока. На втором часу полёта принесли «ужин». По радио так сказали. До этого я всё же представлял себе ужин самым основательным приёмом пищи за день. Авиаторы, наверное, решили меня переубедить. В фирменной коробочке из тонкой пластмассы из съестного обнаружилось: булочка, 30 г. сливочного масла, кусок хлеба, один «лепесток» мясной нарезки (толщиной 2 мм), лист салата, кубик сыру (10х10х25 мм), шоколадка и три маслины. Ещё было что-то мягкое в пакете с логотипом шоколада — узнать содержимое мне ещё предстоит, но я подозреваю салфетку. Этот «ужин» я решил считать очень лёгким завтраком. Ужин-завтрак закончился, когда вновь загорелось табло «Пристегните ремни». То есть, табло загорелось минут за 5 до этого. Сигналом к окончанию завтрака послужил голос стюардессы из динамиков с просьбой всё же выполнить указание: «Уважаемые пассажиры, командир зажёг табло «Пристегните ремни». Через 20 минут мы приземлимся в аэропорту города Перми. Температура за бортом -8 градусов». «Случайный» режим плейера напоследок включил «Домой» в исполнении ЛЮБЭ — я давно подозреваю у этого агрегата собственное мнение о происходящем. Яркий свет опять выключили. Самолёт наклонился вперед, к палитре окружающих звуков прибавился свист ветра. За иллюминатором белёсая темень: наверное, облако. По мере снижения светлеет, потом исчезает и туман. Как в видеоэффекте затухания, проявляется город, Кама, где-то вдалеке виднеется факел нефтезавода. Необычно низко — наверное, потому, что Шереметьево окружают жилые кварталы, а Большое Савино — леса и поля, над которыми лётчик может себе позволить меньше церемоний. Самолёт покачивается, как вагон на средней скорости. Бортпроводница, которой именно сейчас понадобилось куда-то пройти, один раз чуть не падает. Под нами снежное поле, разделённое линиями деревьев на ровные клетки. Мы совсем низко. Вот асфальт, огни… Есть касание! Поднимаются закрылки, двигатели взревают — все, из фильма «Экипаж», помню: это называется «переложить реверс». Двигатель с трудом справляется с инерцией, так что эффектного броска вперед не выходит. Получается динамика обычного автомобильного торможения. В салоне раздаются аплодисменты. Докатились до конца полосы, развернулись. У въезда на посадочную площадку остановились: нужно было пропустить выезжавший оттуда самолёт. Обычный перекрёсток — только авиационный. Через минуту мы зарулили на стоянку. Высадка шла медленно. Пассажиры, не особо торопясь, стремились приодеться ко встрече с 8-градусным морозом. А потом по трапу спускались на огромное и пустынное снежное поле, числящееся лётным. Пригородная Scania Omnilink была не очень-то предназначена для 5-минутных поездок с быстрой посадкой и высадкой пассажиров, но именно она трудилась здесь аэродромным автобусом и подвозила всех к маленькому двухэтажному вокзалу. Ни расписание, ни экипаж не оказались правы: мы долетели ровно за 2 часа. Это значит, что времени до рассвета было больше, и его надо было где-то скоротать. Часть третья. Зимнее утро.
Первым пунктом значилось: дождаться «городской» электрички, доехать до Лёвшина, чтобы чего-нибудь там поснимать, а потом вернуться в город. Метель, встретившая «городскую» в пункте назначения, сократила маршрут до «доехать до Лёвшина, а потом вернуться в город». Снимки, где видна оставалась только одна секция электровоза, я делал в Москве — и не сказал бы, что доволен результатом.
Часть четвёртая. Город льда.
Часть пятая. День «железнодорожника». Воскресенье было единственным полным днём, проведённым в Перми. К тому же, самым тёплым: температура обещала с -8 подняться до -1, а в понедельник опять опуститься до -15. Вариантов плана было три: остаться в Перми, уехать в Чусовой или посмотреть, что за пещеру в Кунгуре насоветовал товарищ. Решение было самым простым — тем более, что по городу я и так мало что успевал.
Свернув на одном из пересечений с автодорогой в город, вскоре я вновь оказался на вокзале. Следующий маршрут — к КамГЭС: посмотреть перегон на дамбе и чего-нибудь поснимать. В прошлый раз мне продали билет до Лёвшина в кассе, сейчас же кассир сообщила, что ближайшая электричка — «городская», и билет следует покупать в поезде. Кассир подошла только к пл. Молодёжная, где мне требовалось выходить.
Часть шестая. Назад. Утром 25 февраля мне предстояло покинуть город Пермь. Поезд, конечно, «Кама» — отправлением в 11:08 местного времени. Скоро закончив сборы и приняв посильное участие в опустошении гостиничного «шведского стола», около 9 утра я сдал номер. Гостиница «Урал» подтвердила моё раннее наблюдение, что принимать номера в восточной половине России не принято.
Едва я добрался до своего седьмого места — две пассажирки попросили поменяться с ними на 3-е, чтоб тем ехалось вместе. Мелкими недостатками такого обмена можно было пренебречь и согласиться. За минуту до отправления «Прощание славянки» начало выпроваживать 17-й из Перми — это не помешало поезду отправиться по графику. В первом купе плацкартного вагона ехал один я.
Ещё несколько мелких остановок — и мы в Кирове. Здесь уже не так морозно, но пасмурно: погода напоминает среднее между пермским и московским февралём. На станции «Кама», «Рифей»-«Ямал» и одна электричка. И несколько вагонов новых «суперпоездов» — «Транссибирского экспресса» и ещё чего-то. Я отправился в здание вокзала за расписанием, потом взглянул на локомотив и под объявление об отправлении «Рифея» — оно обозначало, что через 7-10 минут тронемся и мы — пошёл к 11-му вагону. В Глазове наконец заполнилось и моё купе. Подсела семейная пара средних лет, напомнившая количеством пустых сумок каких-нибудь челночников. Полку сверху занял студент-экономист. Горький был последним крупным пунктом остановки: стоянку во Владимире в 3 часа ночи всерьёз можно было не воспринимать. Впрочем, яркий свет в вагоне отключили даже раньше слияния Волги и Оки. Пассажиры погрузились в сон. Несмотря на то, что первый свой ночной снимок железной дороги я сделал на Горьком-Московском, повторять желания не было. Знание, что за 12 минут стоянки добраться до расписания всё равно не успею, не укрепляло желания вылезать из-под одеяла. Поэтому я просто слушал с полки горьковского двухъязычного диктора, который по-английски объявлял почему-то все транзитные поезда «…From Moscow» — видимо, вокзальные власти не верят в сказку про иностранца, который едет из Горького куда-то, кроме Москвы. Когда объявили подъём, за окном обнаружилось Орехово-Зуево: проводница собиралась во Фрязеве закрыть туалеты. На удивление, это было единственное вмешательство в жизнь пассажиров: даже обычных требований сдать бельё не было. На Ярославский вокзал прибыли на 5 минут раньше графика. Меня встретили московская «по-февральски» промозглая погода и всё тот же «Рифей», с которым не расставались. Ещё были Казанский вокзал, электричка, дом. В. Демянченко, | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
